„Есть ли у Советского правительства уверенность на счет позитивных результатов встречи? — спросил Раск. — Что могла бы предпринять Москва для некоторого сдвига в вопросах Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии?"
Чувствовалось, что сам Раск по-прежнему скептически относится к идее столь запоздалой встречи.
Я сказал, что вопрос о встрече уже неоднократно обсуждался руководителями обеих стран и что вряд ли имеет смысл возвращаться к новому обсуждению.
Раск больше не затрагивал эту тему.
Много позднее из мемуаров Джонсона стало известно, что после ноябрьских выборов он пытался убедить Никсона совместно участвовать в советско-американской встрече на высшем уровне или послать на эту встречу свое доверенное лицо, чтобы быть в курсе деталей этой встречи. Однако Никсон уклонился от такого предложения.
2 декабря Никсон объявил о назначении Киссинджера на пост помощника президента по национальной безопасности. Москва заинтересовалась его личностью, но в тот момент посольство не могло сказать многого на этот счет.
Через несколько дней Элсворт снова пожелал встретиться со мной у него дома. Он сослался на „слухи" в Вашингтоне о возможной встрече Джонсона с советскими руководителями. По поручению Никсона, он хотел бы сообщить, что у избранного президента имеются серьезные возражения против этого. Он понимает положение так, что Джонсон сейчас руководствуется не интересами дела, а желанием возвысить свою роль в истории. От этого может быть только один вред. Никакой серьезной подготовки в вопросе об ограничении стратегических вооружений не может быть, поскольку нет уже времени. А встреча может породить большие надежды. И Никсону придется расплачиваться за последствия, порожденные нетерпением и разочарованием людей, введенных в заблуждение шумихой вокруг этой встречи. Джонсону осталось сидеть в Белом доме всего сорок дней, а Никсону — почти четыре года. То, что затевает Джонсон, может принести этому важному делу больше вреда, чем пользы! Что касается Никсона, то он, не проявляя такой поспешности, как Джонсон, подходит к этому вопросу положительно и серьезно. Никсон просит информировать Советское правительство об этом его мнении.
Через неделю Элсворту было передано для Никсона ответное сообщение из Москвы, в котором говорилось: „Поскольку, как выясняется, г-н Никсон, видимо, не в курсе всех обстоятельств дела, мы хотели бы информировать его о том, что вопрос о желании президента Джонсона встретиться с советскими руководителями был поставлен по инициативе американской стороны в начале июня с. г.
Затем в середине сентября и вновь в конце ноября американская сторона опять же по своей инициативе вернулась к этому вопросу… Мы не руководствуемся конъюнктурными соображениями. Наше отношение к проблеме ограничения гонки стратегических вооружений самое серьезное. Мы готовы обсуждать этот вопрос".
Таким образом, ставилась окончательная точка на непоследовательных и нерешительных попытках Джонсона организовать в последний момент встречу на высшем уровне.
Так достаточно бесцветно заканчивалось президентство Джонсона. Война во Вьетнаме похоронила все его мечты о создании в США „великого общества", а морально-политический облик Америки подвергся серьезному испытанию даже в глазах ее собственных граждан.
Перед окончательным переездом Раска из Вашингтона в Атланту, где он собирался жить и преподавать в местном университете, я пригласил его на прощальный ужин к себе в посольство.
Раск приехал на подержанном автомобиле старой марки. С горькой иронией он сказал, что после 8 лет пребывания госсекретарем, когда в его распоряжении были все средства современного транспорта — от правительственных автомобилей до самолетов, — ему теперь приходится снова учиться водить автомобиль и самому заказывать билеты в аэропортах. Небольшая пенсия и отсутствие собственного состояния не позволяют ему нанимать секретаря и другой обслуживающий персонал. Чувствовалось, что ему нелегко давался переход с поста госсекретаря на положение частного гражданина. И дело тут было не только в материальном положении, но и в отходе от крупных и интересных государственных дел. В этом он сам признался мне, хотя и говорил, что устал от долгой работы госсекретарем.
Раск был настроен на философские размышления. Да, в период Кеннеди и Джонсона были ошибки во внешней политике США, и он сам в немалой степени несет за них ответственность. Во многом ему самому придется еще разобраться. Но что было, то было, и он не намерен искать оправданий. Пусть история сама судит о его деятельности.
Мой собеседник до конца оставался верен себе: он продолжал придерживаться своих взглядов, но не пытался навязывать их кому-либо или публично отстаивать их после ухода в отставку. Его личная порядочность никогда никем не ставилась под сомнение.
Я проводил его до дверей посольства. Глядя вслед уезжавшему старенькому автомобилю, я невольно подумал о превратностях судьбы и о таком символическом конце ушедшей администрации.
Много лет спустя я посетил в Техасе мемориальную библиотеку Джонсона. Бывшего президента уже не было в живых. Было немного печально и грустно рассматривать экспонаты музея, в которых видное место занимали фотографии и другие пожелтевшие от времени материалы, относившиеся к взлету, а затем и падению Линдона Джонсона. Чувствовалось, что библиотека хранила немало несбывшихся надежд покойного президента. Один из немногочисленных посетителей заметил задумчиво: „Человек умер с разбитым сердцем".
Джонсон и советско-американские отношения
Вашингтонский и вообще интеллектуальный „истэблишмент" США всегда относился к Джонсону с явным предубеждением. С точки зрения этих людей, он оставался техасским провинциалом, сохранившим, несмотря на долгие годы жизни в столице, привычки, манеру поведения и кругозор политика местного масштаба.
Один из близких советников Джонсона, Эрик Голдман, написал в своей книге „Трагедия Линдона Джонсона", что последний был нелюбимым президентом и что только однажды к нему было проявлено сочувствие, когда он объявил стране, что покидает президентский пост.
Надо сказать, что такая нелестная оценка Джонсона, судя по работам американских историков, широко распространена в США. Непопулярная война во Вьетнаме, которую он в значительной степени персонифицировал, и сложный, противоречивый характер самого президента сыграли свою роль.
В Советском Союзе имя Джонсона всегда ассоциировалось с американской вооруженной интервенцией во Вьетнаме, и этим предопределялось все. В остальном о нем было мало что известно, и он не вызывал большого интереса. В некотором смысле Джонсон до сих пор остается у нас полузабытой и как бы случайной политической фигурой в советско-американских отношениях. А как раз в этом контексте он оказался далеко не плохим президентом, во всяком случае не хуже Кеннеди, роль которого и в американской, и в советской историографии почти неизменно сопровождалась лестными эпитетами. Кто знает, если бы не вьетнамский конфликт, разрядка в советско-американских отношениях могла бы наступить уже при Джонсоне, еще до прихода в Белый дом Никсона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
